числе театральные, оформительские. В это время Нахман жила в одной квартире с Верой Эфрон и другими знакомыми в Мерзляковском переулке (сам Сергей Эфрон участвовал в сопротивлении большевикам, бежал из Москвы и присоединился к Добровольческой армии). Жители квартиры отреагировали весьма негативно на тот факт, что Магда и Юлия взялись за заказ на украшение Москвы к первомайским событиям. Соседей настолько разгневала эта ситуация, что они на какое-то время даже устроили бойкот Нахман.

В этой работе по оформлению агитплакатов и материалов для города участвовал и Кандауров. Исследователь агитационного искусства революционных лет А. Райхенштейн описывает, как молодые художники включились в работу по оформлению центра Москвы[404]:

«<…> наиболее близкое участие приняли художники Иванов, Моргунов, Удальцова, Нахман, Кандауров, Оболенская, Решетников. Кроме того, некоторые архитекторы. Все художественные задания по украшению выполнялись силами художественных мастерских Московского Пролеткульта»[405].

Оболенская и Кандауров часто работали вместе, другая их совместная работа, которая также была связана с агитацией, – кукольный спектакль «Война карточных королей» (1918). Кукольный спектакль был вполне в духе агитмассового искусства первых послереволюционных лет. Со стороны государства был сформулирован четкий запрос на новую революционную драматургию, и такой «народный» формат, как балаган, отлично подходил для этих целей.

Оболенская Ю. Книга. Война королей. Из серии «Петрушка». Кукольный театр 1918. Государственный центральный театральный музей имени А. А. Бахрушина

Главная задача состояла в том, чтобы разными способами вовлекать людей, пропагандировать таким образом социалистические ценности как можно большему количеству людей. Специфика кукольных агитпьес заключалась в том, что в карнавальное уличное представление в качестве персонажей включались политические фигуры революционной России.

Пьеса Оболенской и Кандаурова «Война карточных королей» – одна из первых в этом ряду – была создана для Московской театральной студии «Петрушка» при Театральном отделе Народного комиссариата просвещения. Пьеса была приурочена к первому юбилею Октября. Позже студия стала выпускать наборы кукол к этой пьесе, чтобы можно было направить их в кукольные театры других городов страны.

Текст был написан самой Юлией, книга сделана в стилистике кукольного театра и одновременно близка к эстетике игральной карточной колоды. Рассказ ведется от лица Петрушки, который, выходя на сцену в прологе, называет себя «товарищем». Спектакль повествует о войне, которую затеяли «короли всех мастей» друг против друга, потому что каждый из них хотел власти над остальным миром.

Вероятно, лояльное отношение Ю. Оболенской к власти было отчасти связано с тем, что ее партнер К. Кандауров был настроен нейтрально к происходящему революционному перевороту, это отмечают исследовательницы и Л. Алексеева и Л. Бернштейн. Константин Васильевич считал, что революция 1917 года и приход к власти большевиков не сильно повлияет на их частную жизнь. Что кажется несколько странным, учитывая тот факт, что многие коллеги, друзья и знакомые уезжали из страны. Так произошло с Ходасевичами, Цветаевой, Добужинским. Мы помним, что это было время массового исхода из России творческой интеллигенции.

Оболенская не собиралась уезжать из страны, однако в 1926 году она часто пишет о том, как обесцветилась ее жизнь. В переписках с Кандауровым и другими она с грустью пишет о тех, кто погиб, о тех, кто переехал, о своих чувствах и переживаниях по этому поводу. Умерла одна из ближайших подруг и коллег по школе Званцевой Надежда Лермонтова, сама Елизавета Званцева, умер Леон Бакст, затем мать Волошина – Елена Глезер, которая играла большую роль в жизни их сообщества обормотов.

Переписка с друзьями и подругами играла большую роль в жизни художницы, это поддерживало ее в непростые времена[406]. Интересно, как постепенно и как будто естественно складывались условия взаимной поддержки, горизонтальных связей, того, что сейчас мы могли бы именовать терминами «сестринство» и «самоорганизация». Друзья круга Оболенской и Нахман постоянно переписывались, хлопотали друг о друге, помогали с едой, материалами, работой и т. д. Известно, что Оболенская продолжала общаться с Елизаветой Званцевой и ее опекать, когда та переехала в Москву и жила в довольно стесненных обстоятельствах. Оболенская переписывалась с Нахман, Грековой, Лермонтовой, в письмах художниц запечатлены значимые исторические события, но даны они через очень личные переживания страха, беспокойства, тоски и др.

Например, отвечая на письмо Оболенской про большевистский переворот в Москве, Надежда Лермонтова пишет:

«Получила Ваше письмо после разгрома Москвы. <…> Больше всего меня мучает мысль: буду ли еще когда-нибудь работать? Я уступила болезни и не работала с сентября, а теперь трудно начать и не только из-за нее, но и от общего плачевно-хаотического состояния страны. Поэтому советую Вам не бросать ни на минуту кистей и карандаша, а то захлестнет море нашей теперешней без-образной, бесформенной, безгосударственной <так> – без-нравственной и бес-смысленной российской жизни – и пропадет последняя надежда выплыть когда-нибудь на берег. <…> Маня Пец все в Райволе и в Питер и приезжать не хочет, да теперь, когда всех громят, все же более лестно видеть погром своего жилища собственными глазами, чтобы было о чем вспоминать»[407].

Голод и материальные лишения не обошли жизнь Юлии Оболенской, в письме Магде она упоминала о так называемой «московской диете»:

«…мороженая картошка на рыбьем жиру прошлогодней покупки, мороженая горькая капуста и глинистый горький хлеб/190 р. фунт! Хочешь – выздоравливай, хочешь – помирай и становись в очередь за гробом. <…> еще для праздника пила кофе с черным сухарем и сахарным песком (немного выдали). Сухарь пахнет мылом, сахарный песок керосином, кофе ничем не пахнет, потому что его там и нет. Все время чувствуешь голод – но не думай, чтобы я жаловалась»[408].

Сложно было сохранять приверженность предыдущим увлечениям и поддерживать привычный образ жизни, многие вещи потеряли прежний смысл перед лицом грядущих политических изменений. Юлия Оболенская пишет о том, как ходила слушать доклад Андрея Белого о путях культуры, как встретила знакомую, которую «не узнать» и у которой голодают родители. Потом она упоминает о том, как непохожа их нынешняя жизнь на прежнюю и как странно в такое время воспринимаются романы:

«Как странно читать теперь книги, прежние романы. Я иногда на ночь читаю, чтоб это почувствовать: всю их нереальность, детскость. Все это игрушечное в сравнении с той жизнью, которая сейчас и неужели все это было веками?»[409]

Вероятно, главное чувство, которое вызывает эта история о молодых художницах на пороге крупных исторических перемен – ощущение надвигающейся трагедии. Новая эпоха непрекращающимся потоком событий взывала к осуществлению выбора жизненных и политических позиций и формировала способность быстро ориентироваться в пространстве.

Новая мораль рубежа веков противопоставляла себя «буржуазной морали», требовала пересмотра ролей мужчин и женщин, особенно в художественных кругах, а также новых взглядов в